Ирина КВАТЕЛАДЗЕ
фото Олега ЛАЗАРЕВА
«ГАЛЬПЕРИН НА ЛЕКЦИЯХ ПО ЗООПСИХОЛОГИИ НАМ ГОВОРИЛ, ЧТО ЕСЛИ НЕПРАВИЛЬНО ПОСТАВИТЬ ЭКСПЕРИМЕНТ ПО ИЗУЧЕНИЮ ИНТЕЛЛЕКТА ЖИВОТНОГО, ТО У ЖИВОТНОГО НЕ ОКАЖЕТСЯ ИНТЕЛЛЕКТА. А ЕСЛИ ЭКСПЕРИМЕНТ ПОСТАВИТЬ ПРАВИЛЬНО, ТО ОКАЖЕТСЯ, ЧТО ОН ЕСТЬ, И ЕЩЕ КАКОЙ.
ТО ЕСТЬ КАЖДЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ НА ПРОВЕРКУ ИНТЕЛЛЕКТА ЭТО В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ПРОВЕРКА ИНТЕЛЛЕКТА ТОГО, КТО СТАВИТ ЭТОТ ЭКСПЕРИМЕНТ.
Я ЗАПОМНИЛА ЭТО НА ВСЮ ЖИЗНЬ. И ДО СИХ ПОР ПРИМЕНЯЮ К СЕБЕ».
В жизни все случается случайно и неслучайно, и в этом – своя
закономерность. Мы сколько угодно можем думать, что человек – венец
природы, но мы, по моему разумению, лишь часть и частность общих
закономерностей. И образование, которое мы получаем в юности, – это не
только некие приобретаемые знания и навыки. Это та картина мира и
миропонимания, видение которой помогает работать в любой области.
Но нас формируют не только полученные или неполученные знания, но и,
что называется, контекст – те люди, с которыми мы так или иначе
сталкиваемся, соприкасаемся, дружим, работаем или просто мимолетно
общаемся.
Я окончила математическую школу, два с половиной года отучилась на
биофаке МГУ, затем поступила на факультет психологии и окончила его с
красным дипломом, защитила диссертацию, работала дворником и
психотерапевтом, дружила с художниками, занималась организацией
выставок, снимала документальное кино – и постоянно соприкасалась с
людьми, которые влияли на меня, формировали меня, питали меня. И в моей
жизни были люди знаковые – причем независимо от того, мимолетная это
была встреча или же долгое общение.
В районной школе, в которой я училась до второго класса, у меня была
учительница, которая меня мучила: злое чудовище, огромный и некрасивый
человек, испытывавший, наверное, органическую потребность всех стричь
под одну гребенку и враждебность ко всему отличному, иному. Я честно
ходила в школу – но в класс не заходила, сидела под дверями класса, а
домой отправлялась только тогда, когда заканчивались занятия. В конце
концов родители поняли, что со мной нужно что-то делать, и перевели
меня в другую школу. Но именно она и столкновение с ней научили меня
тому, что сопротивляться – можно. Это был первый урок тихого,
справедливого противостояния. Именно благодаря ей я поняла, что в
некоторых ситуациях можно говорить «нет» – причем в законопослушных
рамках.
Так что в математическую школу я попала случайно. Папа был физик, мама
была лирик. Мама была филолог, папа был инженер. Математическая школа
была ближе к дому, чем языковая, на три остановки. И она дала общую
культуру и структурированность мышления. Дальнейшее образование,
полученное в университете, дало понимание, что человек – это анатомия,
физиология, нейрофизиология, сформированные цивилизацией, зависящей от
конкретных элементов физиологической субстанции. Но в то же время
подчиняющийся общим гуманитарным законам существования,
сформулированных философией и психологией.
И для меня, в силу этого или же вследствие этого, весь мир делится на
живую и неживую материю, а люди – на живых и мертвяков. Мертвяков на
самом деле много – практически половина. Но зато, когда встречаются
настоящие люди, даже если увидишь их издалека, это потом как-то держит
тебя в жизни и направляет.
Год назад на фестивале «Черешневый лес» я видела «Дядю Ваню» во МХАТе.
И запомнила явление – на сцене, может быть, и всего-то два раза,
появляется мать, которую играла удивительная женщина с невероятно
прямой спиной, невероятной породы, несущая в себе – и это понятно и
ощутимо с одного взгляда – огромный пласт культуры.
Я не запомнила фамилию, не запомнила имя, но вот это общее впечатление
от нее и она сама остались во мне. Потому что я вдруг увидела, что есть
такие люди, которые умеют так стоять в этой жизни.
Потом я совершенно случайно выяснила, что это Ольга Барнет – дочь
великого режиссера Барнета, которого я обожаю и чей кинематограф как
явление я открыла для себя в Синематеке Тулузы лет восемь всего назад.
Мы все состоим из этих контактов, которые в нас остаются…
…Но изучение мира природного в юности было очень важно. Я открыла для
себя этот мир, открыла для себя некую целостную систему мира, понимание
того, что все мы – участники единых глобальных процессов. Что нельзя
смотреть на себя только как на собственное «я». Всегда нужно видеть
себя включенным в эту систему, потому что человек есть часть большего,
часть мироздания. И до сих пор, когда я на что-то реагирую, когда я
получаю импульс извне, занимаясь изобразительным искусством,
фотографией, весь этот взгляд, вся эта оптика – оттуда. Потому что
именно тогда было «поставлено» восприятие мира.
А факультет психологии дал очень правильный контекст. Я поступила и
окончила его, когда там преподавали столпы советской школы психологии.
Это был и Алексей Николаевич Леонтьев, и Блюма Вольфовна Зейгарник, и
великий Лурия, замечательный Даниил Борисович Эльконин, великолепный
Гальперин. Лекции по философии мы бегали слушать к Мамардашвили. Я
посещала семинары Щедровицкого. И каждый из них мне что-то дал.
Гальперин, например, на лекциях по зоопсихологии нам говорил, что если
неправильно поставить эксперимент по изучению интеллекта животного, то
у животного не окажется интеллекта. А если эксперимент поставить
правильно, то окажется, что он есть, и еще какой.
То есть каждый эксперимент на проверку интеллекта это в первую очередь проверка интеллекта того, кто ставит этот эксперимент.
Я запомнила это на всю жизнь и до сих пор применяю к себе. И если
сейчас я ставлю какой-либо арт-проект и у меня что-то не получается, то
претензии предъявляю в первую очередь к себе. Потому что нет людей,
которых было бы нельзя правильно соединить в одном общем деле. Это
практическое приложение того, что когда-то Гальперин рассказал нам на
лекциях по зоопсихологии.
На факультете я занималась психологией творчества, и темой моей
диссертации была «Метафоризация как модель творческих процессов». Мне
не важно, о каком виде творчества идет речь: это может быть
художественное творчество, пластическое, это может быть литература,
кино, театр, это может быть наука и вообще любая созидательная
деятельность человека. Потому что если человек шьет обувь или
вытачивает деталь на заводе талантливо и, как сейчас принято говорить,
креативно, то это уже творчество.
Постольку-поскольку я думаю, что Господь создал мир в акте творчества,
то он создал человека для того, чтобы он участвовал в сотворчестве
этого мира, который все время меняется у нас на глазах. И мне в этом
мире интересно все, что сделано творчески.
Когда я принимаю на работу нового сотрудника – пусть даже и рабочего в
технический отдел, я ему объясняю, вот если вы идете по коридору и
видите, что где-то что-то не так лежит или же не горит лампочка, то не
нужно ждать, что кто-то вам будет говорить, что нужно сделать. Вы либо
видите это, либо нет, либо понимаете, как улучшить эту систему, в
которой вы функционируете, либо не понимаете. Либо готовы и понимаете,
как вложить себя, потратить себя на улучшение этого мира, либо нет. И
если вы этого не понимаете, то лучше идти куда-то еще работать, потому
что вам явно не сюда.
Мне нужно, чтобы люди думали, говорили, спорили. Чтобы они не были
равнодушны. Чтобы они вносили в процесс свое собственное «я». Тогда они
мне интересны. А результатом этого столкновения может быть что угодно –
хорошая полиграфия, талантливо написанный текст, удачная фотография.
…Сегодня я знаю, что за все, что ты делаешь, надо платить. И ценой
бывает участие в этом абсурдном беге по кругу. В какой-то момент это
начинаешь понимать и принимать, если хочешь что-то сделать.
Но когда я была студенткой, мне совсем не хотелось платить такую цену.
К тому же вся эта взрослая жизнь, которая происходила вокруг в
Советском Союзе, не вызывала никакого желания с ней бороться. Тратить
время на борьбу с чем-то вообще бессмысленно, лучше тратить его на
созидание. Ведь всегда можно отойти и создать что-то в стороне.
Все-таки наша жизнь достаточно короткая, и хочется, чтобы она меньше
была потрачена на абсурд, и больше на то, что имеет смысл.
…Наша работа, наша конкретная жизнь и ее условия во многом определяют
наше поведение. Есть то, что в нас заложено генетически: талант,
гениальность, комплексы. И одно входит в противоречие с другим, мешая
развиваться и проявляться. Однако когда человек занят делом, то он
просто не думает о своих комплексах, словно бы этого препятствия нет.
Может быть, именно поэтому результаты человеческого труда, результаты
дела интересуют меня больше, чем сам человек.
Работать с художниками очень тяжело. Это описано во всех учебниках. Но
вообще простых людей нет, и с людьми в принципе тяжело, просто о том,
как тяжело с художниками, больше написано. Однако если в результате
нашей совместной работы получается талантливый продукт, – неважно, что
именно: выставка, документальное кино или что-то еще, – цель
достигнута. И это общение имеет конкретную направленность: мы делаем
дело. А затем мы вольны разойтись и вообще не общаться. Тем более что
когда человек занят делом, то у него вообще на общение нет времени. И
главное, он не тратит время на ломание головы над самым идиотским
вопросом, который мы вообще можем задать себе: «Кто я такой?»
Самоощущение человека – зачем он пришел в этот мир – либо есть, либо
его нет. Если он пришел в этот мир так, проболтаться, то никакими
психотерапевтическими методиками это не изменишь. Потому что все, что
мы делаем, – это осмысленно. Я иногда с коллегами пью чай на кухне и
смотрю: как они – чашку моют или не моют? Только свою помыл или еще и
за другую взялся? В этом инстинкт. Ты не боишься вложить себя,
организовав беспорядок в некий порядок. И из этой энтропии мира создать
нечто, что ей противодействует.
12 лет назад я профессионально занялась фотографией. С одной стороны –
случайно, с другой – абсолютно закономерно. Случайно, потому что на
улице в Париже встретила делегацию комитета по культуре Москвы, которая
приехала налаживать первые культурные связи между Москвой и Парижем. Я
тогда жила и работала в Париже, и меня попросили помочь с переводом.
Переводить пришлось экскурсию по Европейскому дому фотографии Парижа,
который вот-вот должен был открыться после строительства и
реконструкции.
Парижский опыт меня вдохновил, и спонтанно пришла идея – в Москве должно возникнуть нечто подобное. Закономерно, так как, во-первых, в середине 90-х и мне лично, и, как
мне кажется, всем русским людям необходимо было понять собственную
историю. Не столько понять, сколько пережить и почувствовать ее
визуально. Словами можно эквилибрировать, поэтому у нас была история
советская, антисоветская, постсоветская и так далее. А хотелось
конкретно знать, как жили и одевались наши бабушки и дедушки, как пили
чай наши родители, как праздновали Новый год, как были счастливы или
несчастливы в конкретный момент конкретные люди. И это лучше всего
может передать фотография. Это фотографическая история Европы
присутствует не только в лучших музеях и огромном количестве книг,
почтовых открыток – она присутствует в каждой семье: висит на стенках,
бережно хранится в альбомах и сундучках. Нам этого не хватало. И
Фотобиеннале-96 с темой «Забытая история» давала возможность начать
работу над тем, что стало главной стратегической программой музея
«История России в фотографиях».
Во-вторых, наша страна, которая так много дала мировому искусству в
начале XX века, оказалась на многие десятилетия изолированной «железным
занавесом» от развития современного искусства. А без него нет ни
современной науки, ни современного стиля жизни, ни современной
философии, дающей вектор развития. Поэтому эту изоляцию надо было
ликвидировать. Фотография – часть современного искусства, и на ее
примере можно было наиболее эффективно ввести в наш обиход новый язык и
новые структуры мышления, присущие современному искусству. Поэтому в
программе фестиваля были проекты, связанные с историей российской и
мировой фотографии, а также были представлены работы современных
художников, использующих фотографию как средство наряду с живописью,
скульптурой и т.д.
Но главное, фотография дает возможность увидеть, как люди живут не
только у нас в стране, но и во всем мире. Понять то, что нас сближает и
разделяет, увидеть, что общего гораздо больше, чем отличий, разрушить
многие мифы обыденного сознания, главный из которых, что хорошо там,
где нас нет.
Когда ребенок появляется в проекте, в какой-то момент мы думаем, что
еще можем прервать его развитие. А потом оказывается, что единственное,
что нам остается, – это следовать логике его саморазвития. Так 10 лет
назад появился первый государственный музей – «Московский дом
фотографии». Сегодня трудно себе представить большую страну без музея,
специализирующегося в области фотографии. Основные направления
деятельности музея были заложены уже при работе над подготовкой
Фотобиеннале-96.
Наш музей – один из самых молодых в городе, приятно, что один из самых
посещаемых. До того как здание на Остоженке встало на реконструкцию –
средняя посещаемость была 30 тысяч человек в месяц. Наши ежегодные
весенние фестивали Фотобиеннале и «Мода и стиль в фотографии» посещают
около полумиллиона человек. Значит то, что мы делаем, кому-то нужно.
Это дает силы и мне, и нашей большой замечательной команде жить и
работать дальше без отдыха и сна, переживая все трудности временного
нахождения в Центральном выставочном зале Манеж, и не терять надежду,
что осенью 2007 года, следуя постановлению мэра Москвы Юрия Лужкова,
наша реконструкция на Остоженке закончится. Самым приятным подарком к
10-летию является Школа фотографии мультимедиа им. Родченко, которую
нам отстроил город и которая примет первых учеников 1 февраля 2007
года. Без серьезного профессионального обучения невозможно будущее
русской фотографии. А без нее нам вряд ли удастся сохранить нашу
историю как для себя, так и для своих детей.
СВИБЛОВА
Ольга Львовна
Основатель и бессменный директор музея «Московский дом фотографии», которому в 2006 году исполнилось 10 лет.
Окончила
МГУ им. Ломоносова, факультет психологии.
Один из организаторов 17-й Молодежной выставки московских художников на Кузнецком Мосту.
В 1987 году стала куратором I Фестиваля русского авангардного искусства в Финляндии.
Написала книгу о русском авангарде,
а также сняла фильм «Черный квадрат» об истории авангардного искусства.
Автор и вдохновитель московских Фотобиеннале.