Беседу вела Лариса ДОЛГАЧЕВА
Фото из архива Светланы БЕЗРОДНОЙ
БЕЗРОДНАЯ РОЖДЕНА ДЛЯ СЦЕНЫ. СЕГОДНЯ ЭТО ЯСНО КАЖДОМУ. НО ПОЛОВИНУ
ЖИЗНИ ОНА ПРОВЕЛА «ЗА КУЛИСАМИ». В ЦЕНТРАЛЬНОЙ МУЗЫКАЛЬНОЙ ШКОЛЕ,
ГДЕ ПРЕПОДАВАЛА. И В ТЕНИ СВОИХ ИМЕНИТЫХ МУЖЕЙ, КОТОРЫМ СЛУЖИЛА.
Ее жизнь переменилась на пороге 50-летия. В 1989 году она
создает коллектив, подобного которому в России не было и нет.
Оркестр, состоящий из одних женщин. Все 15 лет этот коллектив не перестает удивлять публику. Он играет классику, авангард и музыку довоенных танцевальных оркестров. Дает просто концерты и устраивает настоящие музыкальные шоу.
Немало удивительного и в судьбе самой Светланы Безродной. О себе она сегодня говорит так: «Я до оркестра и я
нынешняя — две абсолютно разные женщины».
СВЕТЛАНА БОРИСОВНА, В ТОЙ ЖИЗНИ, ДО ОРКЕСТРА, ВЫ ОКОНЧИЛИ МОСКОВ-
СКУЮ КОНСЕРВАТОРИЮ. И ЧТО — СРАЗУ ПРЕПОДАВАТЬ? НЕУЖЕЛИ ДАЖЕ
НЕ ПОПРОБОВАЛИ СЕБЯ НА КОНЦЕРТНОЙ ЭСТРАДЕ?
— Нет. Я рано вышла замуж
за скрипача Игоря Безродного, а он этого не хотел. Такой был человек. С одной стороны, гениальный музыкант, рано получивший
все — лауреатские звания, Сталинскую премию, славу. С другой — закрытость, ироничное отношение к себе и своему таланту.
Точно так же он относился к тому, что делала я. Я ведь ко
всему прочему была его ученицей в Центральной музыкальной
школе при Московской консерватории. Сыграла свою роль и
другая история. В консерватории меня готовили к международному конкурсу имени Энеску в Бухаресте. И я уже прошла на
него, как вдруг преподношу своему профессору сюрприз: «Мне
скоро рожать». Он был вне себя, разразился жуткий скандал.
В итоге на этот конкурс, кажется, вообще никто не поехал. И
как это бывает в таких случаях, когда человек не оправдал надежд, на него перестают делать ставку.
Но еще во время учебы знаменитый педагог Юрий Исаевич Янкелевич сказал мне: «Советую тебе преподавать. Ты
можешь это делать». Я начала в училище Ипполитова-Иванова, а после окончания консерватории меня пригласили в
мою родную ЦМШ. Где я и проработала 30 лет.
ДАЖЕ НЕ СОПРОТИВЛЯЯСЬ СУДЬБЕ?
—Я шла на поводу. Я всю ту жизнь — до
оркестра — шла на поводу. Пригласили меня преподавать — хорошо. Повел Безродный замуж — пошла. И продолжала бы с ним жить, если бы не ворвался в нашу благополучную
жизнь феерический Спиваков и не увел меня. С ним было непрерывное творчество. Но я жила не своей жизнью, а его. Он
занимается — я должна сидеть рядом. Он на гастролях — мое
место у телефона, и не дай бог, если он позвонит, а меня нет.
Я исполняла тысячу его поручений. После расставания он
мне скажет: «И пять человек не могут справиться с тем, что делала ты одна». При этом он не говорил: играй, выступай. Он
молчал. Только когда покупал новый волос для смычка, просил
меня: «Разыграй». И хотя мне с ним было безумно интересно, я
благодарна судьбе за то, что мы расстались. Ему я этого не говорила — он обидится. Но с ним я бы никогда не создала оркестр, никогда бы не сделала так быстро карьеру, не стала бы
другой. Сегодня не кто-то, а я руковожу собой. Я сама.
НЕ ВСЯКАЯ ЖЕНЩИНА СОГЛАСИТСЯ, ЧТО ЭТО ПЛЮС.
— Но это по мне. Я ощущаю
себя сейчас гораздо лучше, чем раньше. Может быть, поэтому
я совершенно не чувствую возраста, я не устаю. Есть такой
центр — «Инженерия человека», где меня однажды протестировали. Так вот, оказалось, что мои биологические часы стоят
на отметке 30 с небольшим лет. А мне — я никогда не скрывала
свой возраст — вдвое больше. Мне не нужно в себе ничего
подтягивать. Я запросто, как в юности, сажусь на шпагат, я ношу такое же бикини, которое носила 20 лет назад. Но главное
— такая форма дает мне возможность работать, причем в напряженнейшем ритме. 18 компакт-дисков за два года. Не прерывая концертной и гастрольной деятельности.
ВПЕЧАТЛЯЕТ. НО КАК ПРОИЗОШЛО ВАШЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ?
— Это тривиально звучит, но мне был сон. Даже два. В 1986 году умерла мама. У меня
страшный стресс, и я в совершенном вакууме: сын Сережа — в
армии, у Володи — другая семья. И вот мне снится, что я играю
Концерт Глазунова — то есть то произведение, которым я заканчивала консерваторию. А я к тому времени уже не играла много
лет. Меня домашние не воспринимали как музыканта. И я вообще бросила играть, даже скрипки у меня небыло. Я ее продала,
когда Сережа женился и ему нужно было купить квартиру.
Но время идет, и я решаюсь — беру инструмент у Сережиной жены. Я привыкла играть на крупных скрипках, а эта маленькая, мне неудобно. Но начинаю заниматься. Днем преподаю — у меня тогда было 14 учеников, а ночью играю сама. И плачу — потому что пальцы в кровь.
Но удивительная вещь — ни гибкость, ни растяжка не потеряны. А как это может быть? У струнников и у балетных растяжка не может не теряться, если ее не развивать. И я поняла — это знак свыше. Зачем-то мне нужно играть.
А спустя какое-то время я вижу второй сон. Темные монастырские своды и играющий оркестр, в котором одни девушки… И в моей голове что-то щелкает: я должна отправиться в
Министерство культуры и сказать, что у меня есть женский
оркестр и его существование надо узаконить. А у меня вообще ни одного человека!
Я иду к министру Захарову — и получаю добро. Дважды
пробегаю 15 инстанций, потому что первоначально собранные документы где-то в них затерялись. И 20 февраля
1989 года подписывается приказ, в котором по сути несуществующему оркестру «даруется» государственный статус и
репетиционная база в Министерстве культуры СССР.
ТАК НЕ БЫВАЕТ. МИНИСТЕРСКУЮ СТЕНУ РЕДКО ПРОБИВАЛИ И ПРОСИТЕЛИ
С ИМЕНАМИ. ЗА РЕПЕТИЦИОННУЮ БАЗУ ОРКЕСТРЫ БЬЮТСЯ НЕ НА ЖИЗНЬ, А
НА СМЕРТЬ.
— А я не бьюсь, связями не пользуюсь, известность если и
имею, то только в педагогических кругах: у меня — лауреаты,
в мой класс стремились. Но через два месяца уже вполне реальный оркестр выходит на сцену Колонного зала Дома Союзов, а через пять лет получает звание академического.
КОГДА ВЫ СОЗДАВАЛИ СВОЙ ОРКЕСТР, ВЫ ОГЛЯДЫВАЛИСЬ НА СПИВАКОВ-
СКИХ «ВИРТУОЗОВ МОСКВЫ»?
— Конечно. Мы же придумывали «Виртуозов»
вместе, в 1977 году. И мне это очень помогло. Как делаются оркестры, я уже проходила. Но Володе было проще, потому что к
нему пришли асы. На первом концерте играл Квартет Бородина, а в альтах сидел Башмет. Представляете? В том составе вообще не было музыканта, которого нельзя было бы назвать
роскошным. Я же поставила себе другую задачу. Лауреаты мне
не нужны, я сама сделаю из моих оркестранток лауреатов.
Дело в том, что у меня своя школа. Это педагогическая система, позволяющая научить играть быстрее, чем принято в
той же ЦМШ. И это секреты, позволяющие музыканту выглядеть талантливее. На мастер-классах, где я их раскрываю, ко
мне стекаются просто толпы народа. И моя система помогла
мне. Cначала как музыканту — восстановиться в короткий
срок. Потом как капельмейстеру — вывести на высокий уровень оркестр.
НО ПОЧЕМУ ВСЕ-ТАКИ ЖЕНСКИЙ ОРКЕСТР?
— Думаю, мне это подсказано
свыше. Сначала был сон. Потом я увидела литографию неизвестного художника «Музыкантши», которая произвела на
меня очень сильное впечатление. Она, кстати, по сей день
хранится в футляре моей скрипки как талисман. Так постепенно начала оформляться идея.
И ОНА ВАС НЕ ПУГАЛА? ЖЕНЩИН И В ОБЫЧНЫХ-ТО ОРКЕСТРАХ НЕ ЖАЛУЮТ.
ВСПОМНИМ ВЕЛИКОГО ТОСКАНИНИ, НЕ ПОЗВОЛИВШЕГО НИ ОДНОЙ ОСОБЕ
ЖЕНСКОГО ПОЛА ВЛИТЬСЯ В ЕГО КОЛЛЕКТИВ.
— Да, и когда его спрашивали,
почему, он отшучивался: «Если она красива, она меня отвлекает. Если уродлива — раздражает». И Володя недаром, когда мы придумывали «Виртуозов Москвы», говорил, что ни одной женщины здесь не будет. Когда я впервые в качестве создателя оркестра выступала в программе Владимира Молчанова «До и после полуночи», то легкомысленно заявила:
все замечательно, мы так любим друг друга. Но это было самое начало. Что я тогда понимала?!
Сейчас я говорю: конечно, женский коллектив — это безумно трудно. Женщина — существо особого склада. С одной стороны, она отважнее мужчины, с другой — непостоянна, с третьей — у нее ребенок, который что-то сдает, болеет или просто
скучает по маме, потому что она здесь, а он в Саратове.
К тому же периодически меня ставят в положение того моего профессора, которому я в самый неподходящий момент заявила, что собираюсь рожать. А я хочу, чтобы мои музыканты
растворялись в работе. И в этом у нас противоречие. Другое
дело, что я не позволяю ему выплеснуться в какие-то ощутимые
формы, потому что очень дорожу тем хорошим климатом, который был у нас все эти годы…
А слово «женский», фигурировавшее поначалу в названии
моего коллектива, мне, кстати сказать, не нравилось.
И со временем у меня родилась идея: а почему бы нам не называться «Вивальди-оркестром»? Нет, не имени Вивальди. А использовать «Вивальди» в качестве замены слова «женский».
Я, ЧЕСТНО ГОВОРЯ, ДУМАЛА, ЧТО ВЫ ДАЛИ ЭТО НАЗВАНИЕ НЕ СТОЛЬКО
ПОТОМУ, ЧТО АНТОНИО ВИВАЛЬДИ СВЯЗАН В НАШЕМ СОЗНАНИИ С ЖЕНСКОЙ
КОНСЕРВАТОРИЕЙ ПЬЕТА, В КОТОРОЙ 20 С ЛИШНИМ ЛЕТ УЧИЛ МОЛОДЫХ ДЕВИЦ ПЕТЬ И ИГРАТЬ, СКОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ОН ВАШ ЛЮБИМЫЙ
КОМПОЗИТОР…
— Нет. Конечно, Вивальди — выдающийся композитор и замечательная личность. Человек абсолютно не своего времени. Он
интриговал, писал стихи, за которые его отлучали от мессы, и музыку, которой и при его жизни, и сейчас упивается весь мир. Он
шел спасать друзей из лап инквизиции, а мог, будучи аббатом,
швырнуть об пол молитвенник и разругаться в пух и прах с Гольдони. Потому что тот принес ему либретто, в котором для его сожительницы Марии не было подходящей роли. Безусловно, феерическая натура! Но мои кумиры — это Чайковский и Моцарт.
А ЧТО ЭТО ЗА ИСТОРИЯ С МОЦАРТОВСКОЙ РУКОПИСЬЮ, КОТОРУЮ ВАС ПРОСИЛИ НЕ АФИШИРОВАТЬ?
— У меня какая-то болезнь. За 15 лет я сделала с оркестром почти 90 программ, причем ни одну из них в Москве не
повторила. Помню, как директор Московской филармонии сказал мне по этому поводу: «Ну это уже перебо-о-о-р…»
Словом, накопился просто необъятный репертуар. А мне
мало. Я все время ищу новое, незаигранное.
И вот появляется у меня ощущение, что в Ленинской библиотеке можно найти что-то интересное. И действительно —
нахожу в запасниках сокровище. Переложение для струнных
«Волшебной флейты» Моцарта, сделанное самим автором.
Уже умирающий, он все пытался заработать денег для своей
любимой жены, которая без конца лечилась. А рядышком —
переложение «Дон Жуана», сделанное то ли последователем
Моцарта, то ли его учеником Кюфнером.
Я все перерыла. Ни в каких каталогах эти переложения
не значатся. И у кого-то возникло подозрение, что я обнаружила трофейные ноты. А в то время у нас как раз горячо обсуждалась проблема реституции культурных ценностей.
ТАК ВЫ ЭТО СЫГРАЛИ?
— Конечно. Хотя и прочитать это — караул! Все знаки наоборот. Сыграть еще труднее. А если учесть, что играли
мои девчонки в зале при свечах, что было для них полной неожиданностью, то памятник им нужно ставить.
КТО-ТО ТАК НЕ СЧИТАЕТ. ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, ВАШ ОРКЕСТР НЕ ПОПАЛ В
ЧИСЛО СЧАСТЛИВЧИКОВ, КОТОРЫМ ВЫДЕЛЕНЫ ОТ ГОСУДАРСТВА ВЕСОМЫЕ
ГРАНТЫ.
— Я не знаю, как они распределялись. Ни один человек из тех, кто
это решает, на моих концертах не был. Вообще это плохая идея.
Нельзя только трем оркестрам дать гранты. А что делать остальным? Идти в метро машинистами на 20 тысяч? Кроме того,
я считаю, что это несправедливо по отношению к нам. Не потому что мы женский оркестр, хотя поищите аналог — его нет. Не
потому что дирижер — женщина, хотя и их единицы в стране.
А потому что мы — на уровне. Я это знаю. И это знает публика.
Я добилась того, чтобы то, что мы делаем, было, как говорят, классным. Чтобы ни к чему нельзя было придраться.
Программы выстроены, легковесности — ни на йоту. Мы не
дамочки, которые вышли повеселить. Хотя внешне наши выступления, конечно же, увлекают. Это и понятно: весь оркестр — молодые девушки. Ни одной, кстати, в очках. Я попросила заменить очки на линзы. Эффектные костюмы. Я не
стою, дирижируя, я играю — соло или с оркестром.
А последние наши программы, например «Марлен», «Вивальди-танго, или Игра Ва-банкъ» с А.Ф. Скляром — это вообще настоящие музыкальные шоу со сценографией, хореографией, режиссурой.
ПОМНИТСЯ, В 2002 ГОДУ МИНИСТР КУЛЬТУРЫ ПООБЕЩАЛ ВАМ ПОМОЧЬ.. .
— Швыдкой действительно написал письма в три мощные
организации. Откликнулся Сбербанк России. Он не стал
спонсором, но он помогает создать СD-коллекцию, благодаря чему, простите за помпезность, мы можем увековечить
свое творчество.
У ВАС ЕСТЬ КАКОЙ-ТО МАНОК, КОТОРЫЙ ПРИВЛЕКАЕТ ДЕВУШЕК В ВАШ
ОРКЕСТР?
— Думаю, что есть. Я умею заразить честолюбием. Женщина
должна быть честолюбивой. Ей необходимо красоваться. Сядет она в яму — кто ее увидит? Кто узнает на улице? А моих
девушек узнают. Потому что они всегда на сцене, на виду.
КАК И ВЫ. НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, ВАС ДАЖЕ ПРИГЛАШАЛИ В ЖУРНАЛ
«КАРАВАН ИСТОРИЙ» ДЛЯ УЧАСТИЯ В АМБИЦИОЗНОМ ПРОЕКТЕ «АССОЦИАЦИИ».
— О,
с этим связана удивительная история! В 1993 году мы впервые
выступали в Нью-Йорке, и в зале оказалась женщина — очень
сильный экстрасенс. После концерта она подошла ко мне и среди прочего сказала: «Будете в Мадриде, обязательно пойдите в
музей Прадо. Там висит портрет дамы, графини такой-то. Она —
это вы в прошлой жизни». Я только усмехнулась. И когда действительно попала в Мадрид, в Прадо не пошла — не успела. И вот,
спустя годы, меня приглашают для съемок в «Караван историй».
А у них так: выбирается какой-то яркий изобразительный образ и под него гримируется выбранная по ассоциации известная
персона. Когда меня пригласили, я спросила: «Кто я?» Фотохудожница Катя Рождественская ставит передо мной репродукцию, называет имя изображенной на ней женщины — и я, извините, падаю в обморок. Потому что это та самая графиня из Прадо. Вот такие странные вещи у меня случаются.
ВЫ ВСЕ ВРЕМЯ ЖИВЕТЕ КАКИМИ-ТО ПРОЕКТАМИ, ИДЕЯМИ. ЧТО СЕЙЧАС
ВАС ВОЛНУЕТ?
— Музыкальное образование. Я бы мечтала открыть школустудию, где можно было бы учить, во-первых, маленьких. Вовторых, тех, кто хотел бы, как это говорится, повысить квалификацию. Потому что в вузах до сих пор не учат играть вместе,
а это большое искусство. Учат солистов, которые потом не могут соединиться с оркестром. Перестали учить филигранной работе. Педагогу легче подготовить с учеником крупную форму,
чем часами оттачивать с ним какие-нибудь четыре такта в миниатюре. И вообще, я считаю, что учить надо с другого конца.
Сначала джазу, а потом Баху. Как это ни парадоксально звучит,
но именно тогда музыкант сможет сыграть фугу Баха как надо.
КОГО БЫ ВЫ ВЗЯЛИ СЕБЕ В СОРАТНИКИ ПО ЭТОЙ ШКОЛЕ?
— Своего мужа.
НО ОН ЖЕ НЕ МУЗЫКАНТ. ОН ЖУРНАЛИСТ.
— Слава учился семь лет в детской
музыкальной школе. И я считаю, большой грех, что его не повели по этому пути дальше. Он фантастически слышит музыку.
У него абсолютный слух и абсолютная музыкальная память, а
такое сочетание встречается крайне редко. Я всегда на записи, отыграв эпизод, смотрю в окошко оператора, где он сидит.
Какова его реакция? Какой знак сделает? Если кивнул, значит,
все в порядке. А вчера он разнес меня так, что я думала, сегодня ничего не запишу… Еще сына взяла бы к себе. Он пианист
и потрясающий педагог. Его давно надо было бы пригласить в
консерваторию. Но у нас не умеют, грубо говоря, использовать
людей. Вот это беда. Володю бы Спивакова пригласила. Не
многие помнят своих педагогов и системы, по которым учились, — он помнит. Не все музыканты обладают педагогическими способностями — он обладает.
ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ, ЧТО ВЛАДИМИР ТЕОДОРОВИЧ УШЕЛ ИЗ ВАШЕЙ ЖИЗНИ
НЕ ОКОНЧАТЕЛЬНО?
— У него свое дело и своя семья. Как и у меня. Я вообще
уже 13 лет живу в другой жизни и должна сказать, что эта
жизнь — самая счастливая. Потому что я обрела себя настоящую. Но встретиться в творчестве — почему бы и нет? У нас с
Володей уже был забавный эпизод. Мы никогда не играли вместе. А тут — присуждают звания, в том числе и ему. Церемония
проходила тогда не в Кремле, а в Министерстве культуры на Арбате. Министром был Николай Губенко, мой друг, очень много
сделавший для «Вивальди-оркестра». Я предложила ему такую
идею: когда награжденный выходит, мы поздравляем его музыкальной миниатюрой. Для кого-то это будет Чайковский, для
кого-то — Прокофьев. А Спиваков накануне отыграл в Большом зале консерватории безумную программу из 12 полек
Штрауса. Я, конечно, об этом знала и вот что придумала. Выходит за наградой Володя, и я делаю ему знак: иди сюда. Он ничего не понимает, глаза круглые от удивления, но идет. «Играем
польку “Под гром и молнию”», — шепчу я ему и уступаю свое место. Ему ничего не остается делать — он дирижирует моим оркестром, я играю. Вот это был успех!
А МОГЛИ БЫ ВЫ ВЫВЕСТИ ФОРМУЛУ УСПЕХА ВООБЩЕ?
— В жизни никогда
ничего не надо ждать. Когда ждешь — будто отталкиваешь от
себя что-то. Не ждешь — само приходит. Занимайся собой,
считай себя персоной, которая не то что имеет право на существование, а хороша, нужна. Вот тогда станешь нужным
всем остальным. Ведь что такое успех? Это притяжение.