Эмма ШАНЦ
Рисунки Алисы ЛОРЕНС
1.
Когда жизнь подкатывает к тридцати пяти, усилия, затрачиваемые на
поддержание собственной формы,
начинают приобретать поистине
олимпийский характер. Поэтому ложась в очередной раз в клинику на
подтяжку чего-то там еще, Люська
философски изрекала:
— Главное — не победа. Главное
— участие.
И с глубокомысленным выражением лица подписывала очередной
чек, содержащий шестизначную цифру в рублях…
После этого она набирала номер
моего мобильного и сурово произносила в трубку:
— Ну, я опять на голгофу…
— Когда? — покорно спрашивала я.
— Послезавтра.
— Стало быть, кобеля привезешь… — я делала паузу. Исключительно для поддержания разговора.
— Сегодня, — не обманула
Люська моих ожиданий.
2.
Люська Яшина вообще всегда отвечала ожиданиям. Своим ли или
чьим-нибудь еще, но это было ее
неизменным положительным качеством.
В школе она оправдывала ожидания родителей и учителей, в институте — родителей и преподавателей. В аспирантуре уже только
преподавателей, так как родители,
смущенные таким везением в лице
собственной дочери, ждать чего-либо еще от нее просто побаивались
— не хотели гневить судьбу.
Она все и всегда делала блестяще. А главное — быстро. Школу она
окончила за девять лет вместо десяти. На институт у нее ушло три года,
на аспирантуру — два.
Мы познакомились с ней как раз
в аспирантуре. Я сдавала кандидатский минимум, она готовилась к защите.
Я бы не сказала, что мы особо
приятельствовали, но когда лет десять назад я увидела ее на улице,
торгующей газетами с лотка, то жутко ей обрадовалась.
На вопрос, что она здесь делает,
Люська деловито ответила, что изучает рынок.
— Понимаешь, я хочу понять психологию розничного покупателя. Хочу выяснить, вот когда он подходит к
прилавку и хочет что-то купить или,
напротив, ничего не хочет покупать,
а просто хочет посмотреть, — вот
как сделать так, чтобы он все-таки
что-то купил? Понимаешь?
Я кивнула.
— И еще. Как сделать так, чтобы
он купил что-то совсем лишнее, что
покупать вовсе не собирался? Понимаешь?
Я снова кивнула.
— Вот, — улыбнулась Люська,
вполне довольная моей сообразительностью.
— А зачем тебе? — спросила я.
— Я хочу сеть. Торговую. Не очень
большую. Большую я не потяну. У меня партнера нет. Такого, которому
можно было бы во всем доверять. А
вот средних таких размеров, точек
на пятьдесят… — она помолчала немного, а потом продолжила, — или
на шестьдесят… вполне…
Я посмотрела на Люську и подумала, что большую, без партнера,
она действительно не потянет. А вот
среднюю такую, точек на пятьдесятшестьдесят — запросто.
— Понимаешь, я хочу заняться
бизнесом. Но у меня нет денег.
Помолчала немного и уточнила:
— Пока нет.
Я опять кивнула. И она, успокоенная, продолжала:
— Так вот, пока их нет, надо использовать время для изучения
рынка.
И заключила почти что с пафосом:
— Опыт и время бесценны.
Если бы я услышала это от кого-то другого, то сочла бы банальным
бредом. Проявлением маниакально-депрессивного психоза на почве
обилия свежего воздуха и отсутствия денежных знаков. Но Яшина,
насколько мне было известно, все
свои фантазии воплощала в жизнь.
— Хочешь, я дам тебе денег? —
спросила я.
— Хочу, — просто ответила
Люська. — Только я верну через
полтора года. Не раньше.
3.
Вернула она через два. Позвонила и
мрачно объяснила:
— В расчетах ошиблась. Поэтому
задержалась. Процентов не дам —
не договаривались.
Я только глупо хихикнула в ответ.
Торговая сеть в тридцать торговых
точек вместо пятидесяти-шестидесяти, построенная, по сути, на мою
штуку баксов и окупившаяся не через полтора года, согласно расчетам, а через два — такое могло расстроить только Люську.
— Рынок изучила?
— Вполне, — невозмутимо ответила Люська. — Рентабельность
двести шестнадцать процентов.
— Чего так мало? — беззлобно
съязвила я.
— Через полгода дожму до двухсот тридцати, — проигнорировала
Яшина мое глумление. Помолчала
минутку и вдруг попросила:
— Слушай, возьми кобеля на недельку?
И объяснила, не дожидаясь вопроса:
— Мне надо в клинику лечь, а кобеля деть некуда.
4.
Клиника оказалась обычным косметическим салоном, в котором
Люська вознамерилась что-то там
подправить на лице. А кобель — рыжим длинношерстным таксом каких-то невероятно малых размеров.
— Красный. Кроличий, — гордо
объяснила Люська. — Мне его лондонские партнеры подарили. Специально
для меня из Германии привезли.
— А ты чем торгуешь? — поинтересовалась я.
— Пряниками, — ответила Люська. И продолжала, с умилением глядя на такса, который, ничуть не смущаясь, ходил по кухне, периодически задирая лапу — с более чем очевидными намерениями.
— Пряниками? Почему пряниками?
— А чего? Нормальный бизнес.
Спрос есть. Прибыль приносит. Вообще-то он Уши фон Венцельхов. Но
я зову его по-домашнему — Леонардом.
— А в Лондоне тоже есть спрос
на пряники? — не унималась я, косясь на кобеля, с невинной рожей
подошедшего ко мне.
— На ручки просится. Признал
тебя, — Люська подарила мне уважительную улыбку. — На пряники
везде спрос есть. Надо только правильно сбыт организовать.
Кобель запрыгнул ко мне на колени, встал на задние лапы, передние поставил на стол и залез мордой
в мою тарелку.
— А ты уже организовала? —
спросила я, глядя, как Уши фон Венцельхов, по-домашнему — Леонард,
жрет мою котлету из моей тарелки.
— Почти, — ответила Люська,
одобрительно поглядывая на пса.
— Проголодался мальчик. Умаялся
с дороги.
И принялась вытаскивать из огромной сумки, которую притащила
вместе с кобелем, пуховую подстилку, маленький коврик, явно
ручной работы, шарфик, три мисочки — две глубоких и одну мелкую,
подставку для мисок, упаковку собачьих консервов, мешок с мясом,
оказавшимся говяжьей вырезкой,
четыре обглоданные кости, три мячика разных цветов, погремушку,
собственную кофту, особенно любимую Леонардом, детский полосатый носок, расческу, две массажные щетки, четыре огромных
флакона с шампунями и два таких
же размеров — с кондиционером,
фен и шесть разнокалиберных насадок к нему, совсем маленькую
подушечку и подушечку побольше,
довольно внушительный пакет с
пузырьками и таблетками — видимо, с лекарствами и, наконец, толстенную рукописную брошюру —
собственноручно составленное
Яшиной руководство по уходу за
таксами.
Она разложила пуховичок в одном конце кухни, положив на него
подушечки.
«Не забыла ли она про одеяльце?» — с тоской подумала я, но спрашивать не стала. Лишь наблюдала,
как в другом конце кухни на коврик
Люська аккуратно складывает косточки, носок, погремушку и мячики.
Леонард, дожевывая мою котлету, подозрительно косился на меня.
Так началось наше с ним периодически возникающее сожительство.
5.
Обычно Люська оставляла мне Леонарда один раз в год. Именно такова была интенсивность ее визитов к
косметологам. В отпуск и командировки она брала кобеля с собой.
Однако года три назад Яшина
вдруг озаботилась, во-первых, собачьим здоровьем — Леонард старел
и стал тяжелее переносить частые
перелеты. А во-вторых, собственной
внешностью.
— Чем ты себя не устраиваешь?
— искренне не понимала я.
— Я себя всем устраиваю. Но у
мужчин другой взгляд на эти вещи. Я
детально изучила спрос и выяснила,
что предпочтение отдается блондинкам с хорошей грудью. Разумеется,
ухоженным.
Неухоженной Люська не была.
Тогда, с газетами и пряниками, все
было понятно. Теперь — не очень.
Потому что Люська всю жизнь была натуральной блондинкой, и на
мой, пусть и не вполне просвещенный взгляд, грудь у нее была вполне ничего.
— Ай! — махала на меня Яшина.
— Ты ничего не понимаешь.
С этим сложно было поспорить.
Да я и не собиралась.
— Родители просят внуков, а мне
нужен наследник, — объяснила она.
— Надо выходить замуж.
С моей точки зрения, в нашем с
ней возрасте связь между детьми и
замужеством была весьма и весьма
опосредованной. Но Люська Яшина
была Люськой Яшиной. И обмануть
вполне естественные ожидания родителей она не могла.
— Детям нужен отец, — резонно
констатировала она.
После чего изложила мне трехлетний план по совершенствованию
себя, блондинки, до блондинки же,
только более высокого уровня.
— Мой косметолог мне сказал,
что на то, что я задумала, нужно лет
пять. Но я ему кое-что объяснила, и
мы сошлись на трех. В общем, сделаем все, как надо, и — замуж. На Монро я не тяну. Да мне и не надо. Но
что-то вроде Дорониной соорудить
можно.
— А у тебя уже есть кто-то на примете? — невпопад спросила я.
— Зачем? — искренне удивилась Люська. — Вот доведу себя до
должного уровня, тогда и найду подходящего.
Резон в ее словах, несомненно,
был.
6.
Люська привезла кобеля в субботу
утром.
Наглый такс посмотрел на меня,
сказал громко и как-то очень отчетливо «гав!», помолчал чуть-чуть, потом добавил — «гав! гав!». И полез
ко мне лизаться.
За этим занятием и застал меня
Илья, ввалившийся в квартиру с
двумя огромными арбузами в руках.
— Ой! — радостно воскликнул
Илья. — Ты решила завести собачку? А почему взрослую? Надо было
тогда щенка брать…
Люська строго посмотрела на
моего мужа. На лице у нее было написано что-то вроде «все мужики
идиоты, даже самые симпатичные».
— Это моя собака, — с вызовом
сказала она.
Илья неуверенно улыбнулся, а я
поспешила объяснить:
— Люсь, познакомься, это мой
муж Илья.
Яшина тут же сменила гнев на
милость, обаятельно улыбнулась и
протянула Илье руку:
— Очень приятно. Меня Людмила зовут. Можно просто Люся.
— Замечательный у вас песик,
— вежливо отпарировал Илья, пожимая Люське руку.
И в этот момент в дверях возник
Арсен.
7.
Люська приход Арсена как-то проигнорировала. Она стала распаковывать сумку с собачьим барахлом, а он, не отрываясь, смотрел
на нее, почему-то периодически
сглатывая.
Когда она закончила священнодействовать, он, чтобы хоть как-то
привлечь ее внимание, восхищенно
протянул:
— Какая собака…
Замечание было вполне двусмысленно, однако Яшина отреагировала должным образом.
— Правда, он чрезвычайно красив? — спросила Люська, посмотрев, наконец, на Арсена.
— Чрезвычайно, — быстро согласился Арсен, ставший вдруг необыкновенно сообразительным. А
главное — покладистым.
Они вдвоем какое-то время с
умилением глядели на Леонарда,
который сидел на попе и чесал задней лапой ухо. Потом Люська посмотрела на часы.
— Ну, ладно. Мне пора. В общем, корм в мешочках, мясо тоже.
В каждом мешочке дневная норма. Молоко два раза в неделю.
Лучше по утрам. Он любит утром
молочко пить.
— Да я помню, Люсь…
Я хотела еще добавить, чтобы
она не беспокоилась, все-таки не в
первый раз она его у меня оставляет. Но тут вмешался Арсен.
— А можно я буду с ним гулять,
— робко попросил он Люську.
Та оценивающим взглядом смерила его с ног до головы, подумала
какое-то время, а потом благосклонно кивнула. Кивок означал согласие.
8.
Когда Люська наконец ушла, Арсен
пробормотал, глядя на закрытую
дверь:
— Какая женщина… Нет, это же
надо же… Какая женщина…
— Арсен, а ты когда это полюбил собак? — попыталась съязвить я.
— Я??? — обалдело посмотрел
на меня Арсен. — Да я их терпеть
не могу!
Помолчал и добавил:
— А эта твоя… Яшина… мне
очень даже понравилась. Я б женился на ней.
— Прям так вот сразу? — спросил Илья.
— А чего тянуть? Ты видел, как
она к собаке относится? Если она
так о кобеле заботится, представляешь, как о муже будет?
— Не факт, — возразила я.
Но Арсена мое мнение по этому
поводу решительно не интересовало.
— Песик, иди ко мне. Я тебе
колбаски дам.
И призывно посвистел Леонарду.
Наглый такс посмотрел на него
оценивающим взглядом, точно таким же, как за минуту до этого смотрела на Арсена Люська, повилял
хвостом, но с места не сдвинулся.
— С характером, — уважительно молвил Арсен.
9.
Я бы не сказала, что дом наш большой. Скорее маленький. Четырехэтажный на шесть квартир — по две
на каждом этаже, начиная со второго. На первом службы всякие — охрана, кухня, прачечная и прочая
ерунда.
Но главное его достоинство в
том, что он тихий. Во всяком случае
был таковым до знакомства Арсена
с Леонардом.
Первым делом Арсен потребовал, чтобы никто не запирал двери в
свои квартиры, благо мы все друг с
другом дружим, — чтобы собачка
чувствовала себя свободно и вольготно. Потому что запертость в замкнутом пространстве плохо сказывается на психике животного.
В результате Леонард шлялся с
этажа на этаж, периодически метя
углы, чем вызывал дикую ярость у
других жильцов.
Впрочем, отшлепать кобеля за
мелкое хулиганство никто не решался. Арсен всегда был поблизости, и
при первых же попытках урезонить
наглого такса, начинал вопить, что
бить собак нельзя, потому что это
неизлечимая психическая травма и
что Гринписа на нас нет.
За всю неделю к себе в офис он
съездил лишь однажды, да и то на
пару часов.
— Ты взял отпуск по уходу за ребенком? — язвил Илья, но Арсен
гордо отмалчивался.
Я считала дни до возвращения
Люськи. И молилась за сохранность
кобеля. Столь обильная опека и такое тотальное внимание явно представляли для него большой риск.
И в самом деле, мои опасения
были не напрасны. Трагедия случилась утром в день возвращения
Люськи.
10.
Так как дворика у нас перед домом
не было, и сразу за дверями подъезда начиналась улица, Арсен возил
кобеля гулять в скверик за два
квартала.
В субботу, раненько, он, как
обычно, вызвал машину и джип сопровождения с охранниками (чтобы
в случае чего они могли защитить
собачку), и отправился с кобелем на
утреннюю прогулку.
Эти утренние, дневные и вечерние прогулки — в общей сложности
по шесть часов — были лучшим
временем, потому что в доме воцарялся прежний покой.
Однако Арсен прискакал обратно буквально минут через сорок,
вломился ко мне в квартиру с диким воплем:
— Случилось страшное!!!
Оказалось, что Леонард, отпущенный по обыкновению на волю,
на сей раз почему-то на зов не отзывался. Более того, по мнению Арсена он явно норовил слинять. Охранники, по его словам, как обычно растянули сеть — такой импровизированный загончик, чтобы
такс мог побегать на свободе, не
рискую потеряться, но тот проделал
в сетке дырку и сбежал.
— Что же делать? Что же делать? — причитал Арсен.
— Кобеля ловить! Она тебе за
него голову оторвет. Да и мне заодно.
И мы отправились ловить кобеля.
11.
В скверике мизансцена была та
еще.
Три охранника пытались растянуть сеть вокруг кустов, из которых
торчал длинный таксячий хвост. А
водитель метался вокруг этого же
куста с сачком для ловли бабочек.
Рядом стояла маленькая девочка, которую за руку крепко держала бабушка. Девочка явно собиралась плакать. То ли ей было жалко
сачок, то ли собачку. То ли обоих
вместе.
Арсен выскочил из машины и
завопил:
— Лови его! Лови! А то убежит,
падла!
Было видно, как хвост Леонарда
от этого крика вздрогнул и окончательно исчез в кустах.
Охранники оцепили куст сетью, а
водитель начал шуровать в них сачком. Причем каждое его движение
сопровождалось возмущенным лаем, раздававшимся из листвы.
Девочка все-таки заплакала:
— Собачку жалко… сачок порвут…
Нужно было срочно что-то делать.
— А ну пошли все вон! — рявкнула я и на водителя, и на охранников.
И приблизилась к кустам.
— Ты чего??? — заорал Арсен.
— Он ведь так совсем убежать может!
— Да куда он денется, — и посвистела таксу.
Леонард высунул мордочку, увидел меня и рванул ко мне, запрыгнув с разбега на руки. Морда у него
была исключительно испуганная.
— Только не отпускай! Только не
отпускай! — орал возбужденно Арсен.
— Сачок ребенку отдайте!
Больше сказать мне было нечего.
12.
Люська приехала буквально через
час после нашего торжественного
возвращения домой.
— Ну, как мой песик? — c порога спросила она, подозрительно
глядя на Арсена.
Арсен начал отчитываться. Он
достал из кармана какие-то листки
— видимо, в них в конспективной
форме был описан весь процесс
ухода за Леонардом в хронологическом порядке.
А я подумала, что жалко все-таки, что собаки не умеют говорить…
Однако весь сосредоточенный
вид Арсена, впрочем, как и Леонарда, умиротвoренно уместившего
свой зад на тапке Арсена, говорили
о том, что все произносимое — сущая правда. За исключением, конечно, некоторых деталей, которые
мамочке знать явно не нужно.
Однако Люська была невозмутима.
И лишь когда Арсен дошел до
пункта, в котором описывался ежедневный двухразовый выезд Уши
фон Венцельхова в ближайший
сквер на выгул на машине в сопровождении джипа охраны, ее левая
бровь одобрительно дернулась.
Наконец, Арсен закончил и преданно-вопросительно посмотрел
на Люську, причем как-то снизу
вверх. Рядом, продолжая восседать на Арсеновом тапке, также
преданно-внимательно смотрел на
нее кобель.
— Молодцы, — похвалила
Люська и добавила, — молодцы,
мальчики.
Уши фон Венцельхов, а по-домашнему просто Леонард, преданно завилял хвостом. Арсену, увы,
вилять было нечем, а потому он
только скромно улыбнулся.
13.
На следующее утро Арсен привычно ввалился к нам в квартиру. Завтракать.
Илья лишь пожал плечами, а мне
в очередной раз пришло в голову,
что мужское терпение штука, конечно, столь же замечательная, сколь и
редкая. Но лучше бы уж он это терпение не проявлял.
А Арсен привычно заглянул ко
мне в тарелку, увидел там огромный
золотистый картофельный оладий,
политый с одного края сметаной, а
другим соседствуя с хрустящей
стружкой бекона и прямиком отправился к раковине — чистить картошку, бормоча на ходу что-то вроде
«осиротели».
Был он необыкновенно грустен и
странно задумчив.
Однако картошку дочистить он не
успел. Потому что в дверях возникла
Люська.
— Никогда тебя дома нет! Вечно
шляешься по чужим квартирам, —
проворчала она сходу, а потом уже
вполне деловито и беззлобно продолжила, причем обращалась не ко
мне, а, что удивительно, к Арсену:
«Ко мне японцы приехали. Просят
им Загорскую Лавру показать и еще
что-то из Золотого Кольца. А потом
мне на два дня в Токио надо. В общем, ко вторнику. Веди себя хорошо.
Той-терьера тебе подарю. Будешь с
ним гулять ходить».
И сунула кобеля Арсену в руки.
— А той-терьер — это кто? — неуверенно спросил Илья.
— Это крыса такая на тонких лапках и с пушистыми ушами, — терпеливо объяснила Люська, по-прежнему обращаясь к Арсену. — В общем, тебе понравится.
И уже совсем в дверях повернулась и все-таки спросила:
— А почему ты здесь, а не у себя?
И посмотрела — очень внимательно и очень строго.
Арсен сначала побледнел, видимо, от испуга. Потом покраснел, скорее всего, уже от смущения, и елееле выдавил из себя:
— Он, — кивнул он на Илью, —
картофельные драники здорово готовит… Я так не умею…
— Ладно уж, научу, — пообещала
Люська и ободряюще кивнула.
И Арсен счастливо улыбнулся в
ответ.