Леонид ШАНЦ
«СНЕГ – КРИСТАЛЛЫ ЗАМЕРЗШЕЙ АТМОСФЕРНОЙ ВОДЫ. ФОРМЫ ИХ – ИГЛЫ ГЕКСАГОНАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ, СОБРАННЫЕ В ТАБЛИЧКИ, БОЛЬШЕЙ ЧАСТЬЮ ИМЕЮЩИЕ ВИД ШЕСТИЛУЧЕВЫХ ЗВЕЗД».
(Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона)
…И что мы, в самом деле, будем делать, если глобальное потепление все-таки наступит и эти «кристаллы замерзшей атмосферной воды», которые «при близкой к нулю температуре слипаются в хлопья»,
а «при неспокойном воздухе скатываются в крупу», перестанут сыпаться с неба?
Добро коммунальным службам. Они повыбрасывают грузовики и снегоочистительные машины на свалку, поувольняют шоферов. И из стихийных бедствий, приносящих им авралы и выговоры, останутся только летние ливни… Ну, еще ураганы.
Жаль, если так случится. Ведь снег – это так красиво…
Ленивое зимнее солнце, фонари в снежных шапочках, сонно застывшие машины, припорошенные «замерзшими кристаллами»…
Без снега зима была бы гораздо скучнее.
Я помню, что в детстве болел почему-то всегда зимой. Я оставался дома один,
с обязательным колючим шарфом на шее, с горкой лекарств на табурете, приставленном к моей кровати.
Единственным моим развлечением было бесконечное смотрение в окно, потому что телевизор мама смотреть не разрешала.
Двор жил своей жизнью.
Чуть только становилось светло,
к черному входу магазина периодически подъезжали какие-то фургоны, около которых сразу же начинали суетиться грузчики. Они затаскивали в магазин ящики и коробки, изредка устраивая себе перекур, и тогда было даже издалека видно, как изо рта у них идет пар. Они как-то торопливо курили, о чем-то разговаривали и смеялись.
Через какое-то время во двор выползали бабульки со своими внуками-колобками. Малыши, обутые в валенки, в толстых пальто на ватине и кроличьих шубах, в меховых шапках-ушанках, укутанные
в платки, перевязанные на спине крест на крест, сверху казались самостоятельно перекатывающимися разноцветными шариками. Они с тоской смотрели на засыпанные снегом качели и карусели, лепили снежных баб, горки и лабиринты, кормили синиц принесенным из дома хлебом и украдкой сосали сосульки, взятые неизвестно откуда.
Ближе к полудню бабки с внуками сменялись мальчишками, затевавшими футбол прямо на мостовой. Это не было игрой в полном смысле слова, потому что в качестве ворот они использовали пару деревьев, проем железной решетки, опоясывавшей сквер во дворе, или даже просто качели.
Совершенно очевидно, что они прогуливали последний урок, потому что игра их продолжалась недолго. Уже совсем скоро показывалась стайка девочек, и футболисты забывали про мяч и начинали забрасывать девчонок снежками.
Но больше всего я завидовал дворникам.
Мне казалось ужасно увлекательным то, как они сгребают снег в сугробы большими деревянными лопатами, скалывают сосульки с бордюров и лед с тротуаров.
Особенно мне нравился молодой парень в оранжевой куртке и в зеленой вязаной шапке
с маленьким помпоном. Он подходил к расчистке снега с математической педантичностью.
У него получались такие ровные дорожки, которые он прокладывал одну рядом с другой, –
а сугробы по бокам получались симметричными. Иногда он поскальзывался, и тут же было видно, что он ругается. Он не курил. У него не было в кармане ни термоса, ни фляжки. Но иногда, когда на рябину, росшую в центре двора, прилетала стая снегирей, он задирал голову и долго смотрел на то, как птицы склевывали подмороженные сморщенные ягоды.
И тогда мне казалось, что он сочинял стихи. Или думал о законах мироздания… Или о чем-нибудь таком же интересном и страшно умном.
…А потом мы уехали
с родителями на Кубу, где прожили безвыездно почти три года. Я по-прежнему болел почему-то все время зимой, но теперь уже мама не оставляла меня дома, а вела на пляж, чтобы я грелся в горячем песке.
А мне хотелось снега…
Я рассказывал
своим кубинским товарищам о ледяных горках и больших снеговиках
с морковками вместо носов, о сонных машинах со свежими утренними сугробами на крышах, об узких протоптанных дорожках посреди двора. А они смотрели на меня во все глаза, но я видел, что они совсем не понимают, что такое снег.
По возвращении мы поехали к деду в деревню. В тот день снега выпало очень много, и я отпросился погулять во дворе.
Я разглядывал обледеневшие прутья кустарника, словно спрятанные в ледяной панцирь, облепленный совершенными кристаллами снежинок, и боялся дышать. Мне не хотелось, чтобы тепло моего дыхания разрушило этот хрупкий безупречный кусочек мироздания.
Я слепил три снежка размером с небольшое яблоко, выпросил у бабушки самую маленькую морковку, оказавшуюся на удачу даже слегка кривой, и соорудил снеговичка, которого водрузил на крышу колодца. Потом нашел пару крохотных углей, а вместо ведерка пристроил ему на голову синюю песочную формочку.
– А почему снеговик такой маленький? – спросил меня дед, внимательно наблюдавший за моими манипуляциями.
– Снега жалко, – ответил я.